Записки гайдзина - Страница 73

– Почему?

– Потому что этот термин подразумевает служебную зависимость. Вот если бы ты была его студентка, или он твой босс...

– Так он и есть босс. Председатель Общества. А я рядовой член.

– Денег-то не платят в этом обществе. Даже наоборот – ты платишь!

– Это неважно. Это даже хуже. Я деньги плачу – а он пристает.

– В этом обществе тебя никто не держит. И никто не тянул. Вот скажи, зачем ты туда пошла? Всякие там Кёко-сан – это понятно, у них занятий других нет. Но ты-то зачем?

– Я тебе скажу, ты смеяться будешь...

– Не буду, обещаю.

– Я хотела проверить его ферменты. Он же из Меланезии, другая раса... Вдруг они там еще выносливее, чем белые? Вдруг они могут ведрами пить? Вот был бы ассистент!

Мне пришлось срочно задуматься о печальном, чтобы исполнить обещание.

– А что? – продолжала Кирико. – Ты меня бросил, никто не помогает, идеи гибнут... Я за любого иностранца готова уцепиться, лишь бы он пить умел.

– Думаешь, этот умеет?

– Не знаю. Теперь уже неинтересно. Мне теперь интересно, как использовать улику.

– Улику?

Кирико присела, загремела дверью сейфа, где хранилась выручка, достала и положила передо мной туго скатанный полиэтиленовый пакет.

– Я тогда убежала прямо в шарфе. Только в машине заметила. И решила не отдавать. Из него еще это не выветрилось. Понюхай.

Я раскатал пакет на стойке и осторожно приподнял одну ручку. Через секунду полчища знакомых феромонов отплясывали босанову у меня под носом.

– Говорю тебе, это такие духи, – сказал я, снова скручивая пакет и разгоняя феромоны ладонью. – Меланезийская парфюмерия.

– Хорошенькие духи! Такими духами тараканов морить. И вообще: тридцать градусов жары, а человек ходит в шарфе – это нормально?

– Наверное, у них на острове так принято. Все принцы ходят в шарфах.

– На острове, может, и ходят. А здесь это улика. Я вот думаю: сразу в суд подать или сначала по месту работы?

– Киритя-а-а-ан! – застонал я. – Какой еще суд? Что ты хочешь отсудить?

– Моральную компенсацию. Если докажу факт сэкухары, то имею право.

– За что компенсацию? За поцелуй?!

– Ну да... Это ведь сэкухара...

– Выходит, ты и меня можешь к суду привлечь?

– Конечно. Могу и тебя. Хотя нет, не могу. Не помню всех деталей.

– Еще б ты помнила... Я тоже ничего не помню...

– А что тут особенного? – Кирико вернула улику в сейф и щелкнула замком. – Моника отсудила кучу денег. Почему мне нельзя?

– Так сильно нужны деньги?

– А то нет! Я на грани банкротства. В этом году кредит выбила, в следующем могут не дать. Кризис, не видишь? Все разоряются.

– А ты отсудишь кучу денег и не разоришься, да?

– Ну, может, не кучу... Пусть его хотя бы с работы выгонят.

– Зачем тебе это?

– Как это «зачем»? Я плачу налоги. Для чего? Для того, чтобы в университете велась научная работа. Я не для того их плачу, чтобы меня обматывали шарфами и целоваться лезли. Он мне, гад, еще слезы вытирал!

– Это я уже слышал. Не глухой.

– Как ты сказал?

– НЕ ГЛУХОЙ.

– Ты что! Так говорить нельзя. Это дискриминационное слово, «глухой». Надо говорить: «с несвободными ушами».

– А «слепой» – «с несвободными глазами»?

– Точно.

– А «хромой» – «с несвободными ногами»?

– Совершенно верно.

Я отставил кружку и схватился обеими руками за голову.

– Вадитян, что с тобой? – встревожилась Кирико.

– Ничего, – сказал я. – Мне просто жаль японский язык. Он был такой красивый... Что вы с ним делаете, поганцы...

– Так нужно! Если ты глухой, а тебе говорят, что ты глухой, тебе приятно?

– Если человек глухой, то он и не услышит.

– Или она.

– Что?

– Он или она не услышит. Женщины тоже бывают глухие.

– Господи! – сказал я. – Где ты этого понабралась, Киритян? Ты была умная женщина, говорила на нормальном языке. Откуда у тебя эти заскоки?

– Это не заскоки! Я, чтоб ты знал, феминистка!

– Да какая ты феминистка. Ты просто бака.

– Что-о-о?!?!

– То самое. «С несвободной головой».

– Сам ты бака! Ты шовинист, вот ты кто. Ты знаешь вообще, что такое быть женщиной в Японии? Что такое каждую ночь торчать за этой стойкой и ублажать пьяных идиотов?

– Постой, – сказал я. – Ты ведь говорила, что твоя работа тебе нравится. Калейдоскоп людских судеб, и все такое...

– Ага, калейдоскоп... Пузатые дядьки зовут тебя мамой, делятся семейными проблемами, а ты их слушай и утешай. У нормальных людей психоаналитик, у японцев – мама-сан.

– А нормальные люди все живут в Америке, да?

– Я не говорю, что там все нормальные. Но там есть люди, к которым стоит прислушаться. Ты знаешь, кто такая Маргарет Накамура?

– Не знаю.

– Это знаменитая феминистка. Она сейчас ездит по Японии с лекциями. К нам недавно приезжала, я ходила слушать.

– А-а-а... Теперь понятно.

– Что тебе понятно?

– Понятно, что лучше ездить с лекциями, чем ублажать пьяных идиотов. Под лекции, наверное, и кредит легче выбить.

– Да уж конечно...

– Ну вот. Отчего бы тебе не стать главной феминисткой префектуры?

– А что? Думаешь, не смогла бы?

– Смогла бы. Только сначала нужно прославиться. Сначала нужно совершить феминистический подвиг. Разоблачить зарвавшегося сексиста.

– Ты к чему клонишь?

– К чему, к чему... К цветам леспедецы. По этому шарфу можно высоко забраться. Гляди только, не сорвись.

Я осушил кружку и встал с табурета.

– Благодарю. Спокойной ночи.

– Вадитян! Постой! – Кирико выбежала из-за стойки, догнала меня в дверях, схватила за руку. – Погоди! Тебе что, нравится профессор Набаба?