Записки гайдзина - Страница 68

С этим тоже трудно было спорить.

– А есть слаборазвитые страны. Вот, например, Республика Бабалогу – это слаборазвитая страна. Там нет развитой промышленности, нет развитой науки, и вообще ничего такого развитого нет.

– Как вы сказали? – переспросил я. – Какая республика?

– Бабалогу, – повторил он. – Это в Меланезии. Один большой остров и много маленьких. Раньше мы были протекторатом Новой Гвинеи, а в прошлом году получили независимость. Сначала я работал чрезвычайным и полномочным послом Бабалогу в Японии, а теперь работаю здесь. Уже почти месяц.

Я кивнул и засунул в рот осьминожье щупальце.

– У нас в Бабалогу тяжелая ситуация, – развивал он свою мысль. – Нет денег, нет еды, нет лекарств и компьютеров. Жители голодают, дети не ходят в школу, много болезней и преступников.

На его лице изобразилось страдание.

– А поскольку у развитых стран много денег и еды, то они могут помочь слаборазвитым странам. Мы живем на островах. Мы островитяне. И японцы тоже живут на островах. Они тоже островитяне. Одни островитяне должны помогать другим островитянам.

Сказав это, он посмотрел на меня победоносным взглядом – так доказавший сложнейшую теорему математик мог бы смотреть на коллег по семинару.

Я кивнул, поднял ко рту очередную плошку, сгреб на язык ее содержимое и проглотил. Побеги бамбука побежали вниз по пищеводу.

– Из какой вы страны? – поинтересовался профессор Набаба.

– Из России, – ответил я.

– О-о-о! – возрадовался он. – Значит, вы тоже островитянин?

– Нет, – опешил я. – Совсем не островитянин. Боюсь, вы что-то перепутали.

– Возможно, – согласился он. – Возможно, я перепутал с Англией. Или с Аргентиной. Но это неважно. Если вы хотите помочь слаборазвитой стране, то вовсе не обязательно быть островитянином.

Побеги бамбука подпрыгнули у меня в желудке.

– Я основал Общество Друзей Бабалогу, – сказал профессор, доставая из кожаной папки какие-то бумаги. – Вот устав, вот список членов, вот отчет о мероприятиях. Первый взнос составляет три тысячи иен, потом – тысяча в месяц. Взносы идут на закупку лекарств и издание школьных учебников для детей Бабалогу. Если хотите, можете вступить прямо сейчас.

– Сейчас не могу, – сказал я. – У меня нет с собой трех тысяч.

– Ничего страшного, – успокоил он меня. – Я вас занесу в список, а деньги принесете потом. Должен сказать, что люди вступают очень активно. Вот, можете взглянуть, это с последнего собрания.

Передо мной легла фотография. Друзья и подруги Бабалогу выстроились на ней полукругом, по обе стороны от улыбающегося профессора. Подруг было гораздо больше, нежели друзей.

– Моя знакомая, – показал я мизинцем на стоявшую с краю.

Эти слова произвели на профессора странное действие. Секунд на пять он застыл с разинутым ртом – а потом подался вперед, цепко схватил меня за предплечья и искательно заглянул в глаза.

– Ваша знакомая... – пробормотал он. – Знакомая...

Эскадрилья феромонов атаковала обе моих ноздри. Я отшатнулся, стараясь не выронить из палочек последний кусок курицы. Профессор Набаба вцепился в меня, как филин в мышь.

– Вы ее хорошо знаете?... Близко?...

– Это мама-сан, – сказал я. – У нее свой бар. Я там иногда бываю.

Из-за соседних столиков на нас с любопытством смотрели обедающие студенты. Я резко крутанул локтями и освободился от захвата. Курицей при этом пришлось пожертвововать. Профессор сидел с открытым ртом, и глаза у него бегали туда-сюда.

– Когда вы ее последний раз видели? – спросил он.

– Не помню, – сказал я, поднимаясь с места. – Приятного аппетита.

– Минуточку! Я только хотел...

– Простите, спешу.

Посуду полагалось отнести на кухню. Я бросил палочки в мешок для горючего мусора, а поднос поставил на ленту конвейера. Миски и плошки поехали в мойку, укоризненно белея недоеденным рисом, которого так не хватало несчастным жителям острова Бабалогу.

* * *

Раскаленный от жары университетский двор показался мне альпийской лужайкой. Вдоволь нагулявшись по нему и надышавшись свежим воздухом, я вернулся в свой кабинет. Не успел сесть за компьютер, как раздался телефонный звонок.

– Привет, – сказала Кирико.

– Ха! – сказал я. – Будешь долго жить. Есть такая русская примета. Только что тебя вспоминали.

– Поздновато...

– Ты о чем?

– Вчера надо было вспоминать. Вчера исполнился год, как мы перестали встречаться.

– Помнишь такие подробности?

– Я все помню. Это ты ничего не помнишь.

– Если хочешь отпраздновать, могу прийти.

– Приходи. Сегодня понедельник, народу не будет.

– В семь?

– Нормально, жду.

Кирико открывала свой «Складной ножик» ежедневно в семь вечера, а закрывала от часу до трех ночи – в зависимости от количества и качества клиентуры. Клиентура делилась на завсегдатаев и случайных гостей – примерно поровну. Завсегдатаи пили из персональных бутылок, купленных со скидкой в длительное пользование. Целых три шкафа было отведено под репозитарий – на их полках теснились сосуды с привязанными бирками. «Ямада-сан», «Такада-сан», «Симода-сан», «Цутида-сан»... Внутри плескались разнообразные количества недопитого виски. Эти шкафы представлялись мне своеобразной кунсткамерой, хранилищем заспиртованных пьяных бесед, еще не прозвучавших и терпеливо ждущих своего часа.

На случайных гостей была рассчитана вывеска снаружи. Под уличным фонарем призывно поблескивал эмалью швейцарский нож, выбрасывавший десяток лезвий в сторону клиноподобных значков слоговой азбуки: